Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин

Спускаемся с Думной. Из-под ног сыплются мелкие камешки. Павел Петрович, поскользнувшись, взмахивает руками, ища опоры для потерявшего равновесие тела. Но решительно и как бы даже с обидой отталкивает протянутую ему руку:

— Ну-ко, ну-ко, не мешай!

— Да я сам хотел поддержаться!

— А, это можно! — и подхватил дружески под руку.

Спустившись с другой стороны горы и пройдя немного вдоль речки, вышли на плотину. У подножия ее огромная выемка с остатками каких-то строений. Здесь стоял Полевской медеплавильный завод, тот самый, который фигурирует во многих бажовских сказах, положивший начало поселку и горному делу в здешних местах. От него сохранилось только несколько фундаментов, сваи, крохотный каменный корпус да будка сторожа на плотине с вырезанной из железа цаплей — знаком бывшего Сысертского горного округа.

— Ты эту цаплю сними, — говорит Павел Петрович, дотрагиваясь до моего фотоаппарата. — О ней будет особый разговор. Про нее народ даже песню сложил. Какую? А — вот: «Горько, горько нам, ребята, под железной цаплей жить…»

— Ну вот, Павел Петрович, — замечает Николай Дмитриевич, — а еще жаловался, что слова захлестывает… Что-то не видно!

— Не каждый же раз, — добродушно улыбается Павел Петрович. — Бывает, что и ладно получается.

Так и подмывает спросить, какой «особый разговор» связан с железной цаплей, которая торчит на длинном шесте как напоминание о прошлых хозяевах завода, помятая и почерневшая, но не хочется нарушать течение мыслей Павла Петровича.

— Давно ли десятилеткой по плотине-то бегал, — задумчиво говорит он, наблюдая за купающимися в пруду ребятишками.

Внезапно на площади становится шумно: повалил народ из кинотеатра. Доносится пронзительный мальчишеский голосок:

— Первый сеанс отпустили!

Павел Петрович заметно улыбается:

— «Отпустили»… Хорошо! Бывает такая картина, что когда «отпустят» — рад-радешенек!..

Грохочет телега по деревянному настилу плотины, заглушая ритмичный шум падающей воды; вероятно, так же стучала она пятьдесят, сто лет назад; и тотчас доносится фырканье мотора проносящейся по улице автомашины. На зеркальной глади воды чернеет точка — рыбак в лодке, окаменевший над своим поплавком.

Добротный каменный дом смотрится окнами на пруд.

— Тут у нас детясли, — поясняет Николай Дмитриевич.

— Господский дом, — как эхо, отзывается Павел Петрович, весь во власти воспоминаний.

Мы идем домой. Там уже ждет нас кипящий самовар, душистый — свежей заварки — чай с молоком (по-уральски) и горка румяных, подогретых в печке, картофельных шанег, а паче того ждут четверо наследников Николая Дмитриевича, сгорающих от нетерпения посмотреть на живого «дедушку Бажова».

* * *

Кабинет секретаря райкома, он больше похож на минералогический музей, нежели на кабинет ответственного партийного работника. Подоконники завалены образцами руд и минералов. Тут и магнитный железняк, и искрящийся золотым блеском медный колчедан, и темно-зеленые, причудливо-слоистые кусочки малахита, слюда, обломок серого зернистого мрамора на добрых три-четыре килограмма весом, керны[25] других горных пород. В небольшом полированном ящичке, под стеклом, хранился бронзированный слепок-муляж с самородка, о котором мы слышали в вагоне, — плоский, вытянутый и гладко обкатанный, похожий на естественно громадный боб желтой фасоли. Даже пепельницей служил кусок руды в виде пузыря — небольшая жеода, по-геологически.

Наш приезд совпал с большой работой по составлению материалов о естественных ресурсах района, проводившейся по заданию обкома партии и облисполкома. Материалы предназначались для отправки в Москву. Секретарь райкома с увлечением занимался этим. Копался в архивах, изучал историю своего района, ездил на вновь открытые горные разработки и даже по отдаленным геологическим шурфам, стараясь собрать как можно более полные сведения.

— Вот недавно графит нашли, асбест, — принялся показывать он, разворачивая бумажные свертки. — Качеством еще не очень высоки, но и поиски-то были самые поверхностные. Копнуть, так, может, и не то найдется. — И он стал перечислять, какие богатства еще надеется разведать в ближайшем будущем, на что, по его мнению, может рассчитывать хозяйство района впереди.

Секретарь — энтузиаст. Павел Петрович внимательно слушает, кивает головой, а сам нет-нет и задержится внимательным взглядом на собеседнике, неприметно точно прощупывая его.

Войдя в кабинет, он сперва опустился в предложенное ему глубокое мягкое кресло, но затем поднялся и пересел на стул, а спустя еще минуту встал и подвинулся к столу; одной рукой оперся о край его, а другой, поставленной на локоть, повертывал перед глазами то, что подавал ему секретарь, — и так, стоя, оставался в течение всей беседы. Иногда, переспросив, что-то заносил в книжечку, которую вынимал из грудного кармана и тут же прятал. Порой задумывался на пять — десять секунд и опять спрашивал. Попутно высказывал свои соображения: где, на его взгляд, возможны еще залегания того или иного ископаемого. Не забылись родные места!

Характерно, что сбор так называемого «материала» начался незаметно, как бы сам собой, словно тут не было писателя, создателя широко известной «Малахитовой шкатулки», а сам Бажов приехал совсем по другому делу, не имеющему касательства к литературе.

Беседа закончена. Теперь у Павла Петровича одно желание — поскорей отправиться в объезд по району, самолично вновь увидеть то, куда властно зовет его память, естественная тяга к близким от рождения местам, усиливаемая страстью исследователя, каким всю жизнь был Бажов и каким должен быть каждый писатель.

— В Косом Броду, в Полдневой побывайте, — наказал на прощание секретарь. — Там старички много кой-чего сумеют рассказать. Помнят, не забыли. На Гумёшки съездите, Криолит посмотрите. Многое, пожалуй, теперь и не узнаете… На Азов тоже поедете?

— Ну как же, — опять согласно кивает Павел Петрович. — Непременно надо съездить.

Вот и машина подкатила к крыльцу. Едем! С чего начать?

Решили — с Азова.

Азов от Полевского недалеко, километров пять-шесть. Но проехать прямиком туда трудно, почти невозможно: лес, чащоба, болота. Пришлось в обход, через Зюзельский рудник, расположенный почти у самой подошвы Азов-горы.

Дорога на Зюзельку вымощена камнем. Местность болотистая, покрыта чахлым лесочком. Но за этим ничем не примечательным пейзажем скрываются большие богатства, частичное представление о которых мы получили в кабинете секретаря райкома.

Зюзелька — деревянный поселок, выросший в расчищенной от леса низине. Тогда, в 1939 году, это был целиком новый поселок, хотя и на прежнем селище. Новые жилые дома обычного типа, какие можно встретить в наше время в любом молодом поселке, возникшем на еще вчера не обжитом месте. Новое здание рудоуправления, столовая, клуб. Свежеобструганное дерево не успело потемнеть на солнце. Новые копры шахт. Одна, действующая, шахта расположена в черте поселка. Под эстакадой грузятся автомашины (железной дороги на Зюзельку тогда не было, ее построили в годы Великой Отечественной войны). Другая шахта — Капитальная — в отдалении, у леса. Она достраивалась и вскоре должна была вступить в эксплуатацию. Огромный; обнесенный изгородью пустырь между шахтами провалился в подземные выработки,